С момента той самой странной встречи на бульваре Санта-Моника прошло уже более двух недель. Пресса периодически выплёвывала мелкокалиберные статейки о том, что "маньяк детектива Макбета" всё ещё не пойман, о том, что следствие идёт полным ходом, и о том, что федералы вроде как вознамерились отжать это дело у ЛАПД и взять расследование под свой контроль. Последняя новость разозлила Эша  до чёртиков: только пристального внимания Бюро ему сейчас и не хватало. Впрочем, каким-то задним умом он прекрасно осознавал, что злит его не перспектива обнаружить агентов ФБР на хвосте, а тот факт, что детектив Макбет будет, скорее всего, отстранён от дела "зеркальных убийств". Их игра, игра только и исключительно для двоих, оказалась под угрозой. Когда в поддавки вмешивается третья сторона, все тактики и стратегии летят ко всем чертям. Это... злило.
Прошедшие две недели обернулись для Нортона безумным марафоном поиска и систематизации. Он спал по три часа в сутки, питался каким-то вопиюще отвратительным фастфудом, и даже свой еженощный ритуал - звонок Макбету - он совершил всего лишь дважды или трижды. Впрочем, виной тому была не столько напряжённая работа, сколько мысль, засевшая в мозгу раздражающей занозой.
"Я должен прекратить ему звонить."
Но в периоды наивысшего напряжения ума этот назойливый запрет будто бы размывался, отходил на задний план. И тогда рука сама тянулась к телефону, пальцы машинально набирали заученный наизусть номер.
Как бы то ни было, предварительная подготовка была закончена. Наступало время переходить к решительным действиям. Следующая жертва была шишкой покрупнее, чем банкиры и порнорежиссёры, дом её тщательно охранялся, и поэтому следовало предусмотреть все возможные варианты развития событий. После нескольких вылазок на место Эш изучил все возможности проникновения в дом и, можно сказать, расстелил себе красную ковровую дорожку - сторожевой ротвейлер Басти был псиной не только устрашающей, но и довольно меркантильной: регулярные подачки в виде кусков отменной говяжьей вырезки довольно быстро расположили его к незваному ночному гостю. Путь был открыт, план составлен... Оставалось ждать удобного момента, а он должен был наступить завтра ночью. А пока Эш занялся уничтожением следов своего информационного забега. Всю информацию с жёсткого диска стереть так или иначе бы не удалось, так что рано или поздно с ним пришлось бы расстаться. Но пока Нортон ограничился лишь теми манипуляциями, каковые мог провести без участия молотка и кислоты.
Завершив начатое, он не заметил, как в его руке оказался мобильный телефон. Впрочем, тема для обсуждения была достаточно актуальной, чтобы всё-таки совершить этот звонок.
- Интересно, - произносит он, как только на том конце линии поднимают трубку, - Интересно, насколько правдива сегодняшняя утренняя пресса. Они во весь голос орут о том, что доблестные федералы уже напялили синие трико с красными трусами и летят с другой стороны материка, чтобы превратить "убийцу детектива Макбета" в "убийцу злоебучих пингвинов". Как ты считаешь, у них выйдет этот фокус?

Детектив отвечает спокойно, несмотря на то, что его голос кажется уставшим. Однако за усталостью и спокойствием Нортон улавливает что-то ещё, что-то в интонациях задевает его внимание. Это... волнение? Раздражение? Невозможно сказать точно.
Одно Эш знает наверняка: нарочито спокойный ответ на заданный вопрос его бесконечно злит. Ему вовсе небезразлично, кто именно будет висеть у него на хвосте. И забота о собственной безопасности здесь ни при чём: Эш не верит в то, что кому-то удастся выйти на его след, будь то ЛАПД или федералы. Причём уверенность эта возникла не на пустом месте, она подкреплена неимоверными усилиями, приложенными к тому, чтобы не оставлять следов.
Нет, дело не в боязни быть пойманным. Дело в том, что в игру вмешивается третья сторона. У Эша Нортона отбирают его детектива, у Брайана Макбета отнимают его маньяка. Иллюзорная связь разрушается, канат над Гранд-Каньоном дрожит  всё сильнее... и по нему бредут уже двое канатоходцев, ежесекундно рискуя рухнуть в пропасть.
Эш быстро подавляет охватившее его раздражение. Нет времени злиться, нужно искать выход из ситуации.
- Ты ведь не отдашь меня им, - с мягкой насмешкой в голосе не то спрашивает, не то утверждает Нортон. Недосказанное продолжение остаётся висеть в воздухе.
"И я тебя не отдам. Я слишком многого лишился, чтобы терять человека, который... который..."
"Который" что, Эш не знал. Но ответ на этот вопрос ему заведомо не нравился.
Впрочем, сейчас не следовало об этом задумываться. Более актуальные проблемы требовали разрешения.
- Единственным аргументом, который Департамент может предъявить Фестивалю Блядских Распиздяев, - задумчиво тянет Нортон, - может быть лишь ощутимое продвижение в расследовании дела. Продвижения нет, следовательно, аргументов тоже. Но...
Тихий и неприятный смех разбегается по телефонной линии. Пришедшее в голову решение столь же безумно, сколь и опасно, но Эш готов пойти на крайние меры... только для того, чтобы удержать в руках призрачную иллюзию нити, связавшей детектива и убийцу. Нити, по которой они оба бредут над пустотой...
- В конце концов, маньяк детектива Макбета тоже может совершить ошибку, - произносит Эш совершенно серьёзным тоном, вовсе не задумываясь о том, как именно он себя назвал. - Это поможет выиграть время.
В тот момент Эш даже и представить не мог, каким именно образом сбудется этот его безумный план, и какая завяжется карусель. Но сейчас он думает только о том, чтобы всё оставалось на своих местах.
Чтобы мир не перевернулся.

Злобное шипение на том конце линии заставляет Нортона растянуть физиономию в совершенно идиотской ухмылке: ему в голову приходит мысль о том, что связывающая их нить вовсе не так уж и иллюзорна, как ему поначалу казалось. По крайней мере, относительно вмешательства посторонних их мысли совершенно и абсолютно совпадали - третьей стороне здесь нет места.
А вот когда Брайан отмечает высокое положение, занимаемое жертвами Нортона, тому ничего не остаётся, кроме как покачать головой. Да, следующее выступление "маньяка детектива Макбета" должно наделать много шума, как в прессе, так и в определённых кругах, касающихся (или касавшихся) организации. Далеко не все члены этой адской машины знали друг друга по именам, ещё меньше - в лицо, но после убийства Долорес Уорпл последние сомнения у заинтересованных должны были окончательно развеяться. Это ставило Эша в ещё более опасное положение, но его это мало волновало. Если точнее, не волновало совсем. Он испытывал какое-то мрачное удовлетворение при мысли о том, что Уорпл доживает свои последние дни, что она живёт, работает, ест, пьёт, смеётся, слушает музыку и занимается сексом, даже не подозревая о том, что черти в аду уже разогревают для неё сковородку. Нет, Нортон всё ещё оставался вершителем правосудия, из тех, кого криминалисты-профайлеры именуют "мстителями", но убийства давно стали для него чем-то большим, чем месть. Он попал в сети созданного им самим ритуала, накрепко подсел на самую опасную в мире наркоту. Его захватила власть распоряжаться чужой жизнью и смертью, он покушался на священное право демиурга, на божественную привилегию Создателя. И, в отличие от большинства таких же опьянённых, он полностью отдавал себе в этом отчёт.
"Нет, Нортон," - говорил он самому себе, глядя в потускневшее зеркало, - "Ты не бог и не смерть. Ты просто переломанный псих, просто опасный  засранец с ножом, возомнивший себя Великим Поборником грёбаной Справедливости. И рано или поздно тебе придётся жариться в аду вместе с теми, кого ты так любезно туда сопроводил."
Зеркало молчало. А Нортон складывался пополам от приступа дикого хохота, и потом, утирая выступившие слёзы, отвечал сам себе:
"Пусть так, да. Пекло, черти, вечные муки и прочее. Но сначала я отправлю туда столько ублюдков, сколько смогу."
В списке Нортона значилось более сотни человек. Восемнадцать из них уже не портили мир своим присутствием. Но оставалось ещё много, очень много... Столько, что среднестатистическому маньяку хватило бы на полторы маньячных жизни. Но он действовал быстрее, намного быстрее обычных психопатов. Ему претила сама мысль о том, что кто-то из этих тварей может умереть в собственной постели, видя перед смертью лица своих детей и жён, а не списки совершённых ими преступлений, не фотографии жертв.
И поэтому высказанное вполголоса предположение о том, что неплохо было бы просто перестать убивать, вызывает у Эша лишь грустную улыбку. Немного помолчав, он отвечает:
- Я не могу.
И в этой короткой фразе таится намного больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. Чуть позже он добавляет:
- Не сейчас.
И подавляет желание спросить, что же делал бы детектив Макбет, если бы его убийца внезапно исчез бы столь же внезапным образом, как и появился.

Нортон вздыхает и театрально закатывает глаза, хотя его собеседник и не может лицезреть этот пилотаж актёрского мастерства. В самый последний момент ему всё-таки удаётся изгнать из интонаций наклёвывающееся ехидство, но в итоге получается ещё хуже: в голосе звучит прямо-таки отцовская забота, совершенно нелепая и неуместная в данной ситуации.
- Тебе нужно что-то сделать со своим "комплексом отличника", Брайан. Иначе он сожрёт тебя изнутри.
Ни слова про ФБР: относительно этого вопроса компромисса они не достигнут, это ясно, как дважды два. Ни слова про ход расследования,  это было бы как минимум абсурдно. За неминуемым переходом на личности скрывается, на самом деле, совершенно иная подоплёка: Нортона действительно беспокоит душевное равновесие его детектива. Нет, он прекрасно понимает, что сам сделался причиной нарушения этого равновесия, и нельзя сказать, что ему не доставляет удовольствия эта мысль. Но игра стремительно набрала обороты и на данный момент ведётся практически на грани фола. И очередной поворот событий вполне способен привести к тому, что забавная шутка про соседние палаты в психиатрической клинике перестанет быть шуткой.
Однако сейчас Эш стремится действительно свести всё к шутке.
- Но, в конце концов, - теперь уже с откровенно наигранной задумчивостью тянет он, - ничто не мешает мне время от времени вламываться к тебе в дом, инспектировать холодильник и запихивать в продукты успокоительное. Или, к примеру, натравить на тебя пару-тройку задорных психотерапевтов.
Впрочем, думает он, здесь нет необходимости в успокоительном и психотерапевтах. Здесь нужно всего лишь одно: исключить из системы раздражающий элемент. А так как в данной ситуации Нортон сам и является раздражающим элементом, то все эти разговоры представляют собой сплошную бессмыслицу. Беготню в кольце Мёбиуса, не больше и не меньше.
Нортон сердито встряхивает головой, прекращая бесконечную беготню мыслей по кругу. Он неимоверно зол на самого себя; на Долорес Уорпл и её идиотский распорядок дня; на тупого ротвейлера Басти; на всё население Брентвуда, и, наконец, на чёртово стечение обстоятельств, заставившее запланировать следующее убийство послезавтра. И пытается скрыть свою злость за нарочитой несерьёзностью.
- Ладно, ладно. Завтра я лично запру всех преступников Лос-Анджелеса на крыше Калифорния-плаза и пригрожу сбрасывать их по одному до тех пор, пока они не подумают как следует о своём поведении и не прекратят беспокоить детектива Макбета по пустякам.
После недолгой паузы Эш продолжает говорить, но его голос на этот раз просто убийственно серьёзен.
- А послезавтра с утра, примерно к десяти часам, тебя вызовут в Брентвуд.
Ещё одна короткая пауза, всё тот же предельно серьёзный тон.
- И постарайся перед этим не завтракать особенно плотно.

- Тогда проще будет скинуть их всех разом, - рассеянно отвечает Нортон. - Завтра же загляну в ателье и закажу костюм Гамельнского крысолова.
Сказанное в шутку впервые заставляет Эша серьёзно задуматься о перспективах на будущее. Не то чтобы он питал особый оптимизм насчёт перспектив выполнения своего плана, но именно сейчас, именно в данную единицу времени к нему пришла твёрдая уверенность в том, что из его списка рано или поздно будут вычеркнуты все имена. И эта уверенность потянула за собой закономерные раздумья о том, что же будет дальше. Эш не знал, сколько времени ему понадобится на то, чтобы стереть с лица земли оставшиеся девять десятков нелюдей, но даже по самым предварительным прикидкам на это не могло уйти более трёх лет. Положим, за особо одарёнными индиидуумами ему понадобится охотиться чуть дольше. Ещё год, или, может быть, два. И что делать потом? Что делать после почти двадцати безумных лет активной деятельности, направленной на осуществление одной великой цели? Купить домик в Майами, завести собаку, жену и знакомство с соседями? Жить мирной размеренной жизнью обыкновенного американского обывателя? Устроиться работать в какую-нибудь среднестатистическую компанию и доживать остаток дней в качестве офисного планктона, наживая ранний геморрой и наращивая лишние килограммы?..
Абсурд.
Эш знает, что дикая голодная тварь, сидящая у него внутри, не позволит ему раз и навсегда выпустить из рук нож. Зверь, однажды попробовавший крови, не сможет перестать убивать. Но что делать, когда в списке не останется больше ни одного имени?
Ответ приходит сам собой: Долорес Уорпл и Брайан Макбет преподносят его на блюдечке с голубой каёмкой.
"Скверна в этом городе, в этой стране, в этом мире - неисчерпаема," - думает Нортон. - "Никакой Калифорния-плаза не хватит, чтоб вместить всё отребье, которое умудряется оставаться вне зоны досягаемости правосудия. Но там, где правосудие беспомощно, нож практически всемогущ, не так ли, Долорес?"
Вопрос детектива повергает его во временное замешательство. Эш доверяет ему на 99,9%, но этому имени всё-таки предстоит пока остаться неназванным. Слишком заметная фигура, слишком сложная подготовка... нельзя допускать, чтоб запланированная вылазка сорвалась, ибо повторить её на подобном уровне сложности будет невозможно: Нортон уверен в том, что при малейшем подозрении охрана дома Уорпл будет многократно усилена, и тогда две недели мониторинга пойдут псу под хвост. А этого допускать было никак нельзя: на свете не так много необратимых вещей, и утраченное время - одна из них. Плюс ко всему, знание имени может напрямую поставить Макбета под удар, чего Эш делать никак не собирается. Однако же ощущает какую-то абсурдную неловкость от предстоящего отказа. И только когда пауза уже затягивается до неприличия, он произносит:
- Я не могу назвать имя. На этот раз это... слишком опасно. Но... - ещё одна нервная пауза, - на этот раз это будет женщина.
Он ждёт ещё пару секунд и нажимает отбой. Дурное предчувствие колотится возле левого виска, стучится, пульсирует.
Он швыряет телефон в ящик стола, забыв стереть номер.

На следующий день, примерно к одиннадцати часам вечера, Нортон уже находился на пересечении бульвара Сан-Винсент и Эвондейл-авеню. Уже полквартала он передвигался по весьма странной траектории, то болтаясь из одной стороны дороги в другую, то пригибаясь, то сходя на обочину и широкими прыжками передвигаясь от одного фонарного столба к другому. Со стороны могло показаться, что это какой-то сумасшедший играет в догонялки сам с собой, но в этот час ни на Эвондейл, ни на Эванстон-стрит не было никого, кто мог бы обратить внимание на всю эту беготню.
А причина столь безумной скачки была проста. Это были не догонялки, как могло показаться случайному наблюдателю. Это были прятки. Эш с ювелирной точностью передвигался по "слепым пятнам" развешанных на столбах видеокамер, избегая попадания на мониторы местных пунктов охраны. Позже, когда следователи будут просматривать записи камер наружного видеонаблюдения, им останется только гадать, как вышло так, что убийца явился будто бы ниоткуда, а затем ушёл в никуда. Это стоило потраченного времени: на то, чтобы добраться до дома Уорпл, Эш убил около часа, хотя при обычном раскладе путь занял бы всего двадцать минут.
Ещё несколько безумных зигзагов, и Нортон оказывается на соседнем участке, перед задней калиткой нужного ему дома. Басти приносится на тихий свист, подминая кусты и сопя как паровоз. Куцый хвост неистово дёргается из стороны в сторону: пёс узнал своего нового друга и не без основания рассчитывает на очередное угощение. И, разумеется, его получает. Только на этот раз - с хорошей порцией снотворного.
Ещё минут десять этот огромный шерстяной комод в сто тридцать фунтов веса и почти в тридцать дюймов роста топчется на месте, сонно ворча, а потом укладывается под кустом и принимается храпеть так, что в доме напротив наверняка подрагивают стёкла.
Эш натягивает тонкие латексные перчатки, перемахивает через калитку и приближается к ротвейлеру. Басти безмятежно дрыхнет, выпустив из уголка пасти ниточку слюней, но когда Нортон снимает с него ошейник с датчиком открытия собачьей дверцы, пёс принимается беспокойно ворочаться. Как будто чувствуя во сне, что становится невольным сообщником страшного преступления.
Следующие три минуты Эш сосредоточенно изображает глиста, просачиваясь сквозь узкий пёсий лаз. В конце концов ему это удаётся, и он оказывается в доме. Со второго этажа приглушённо доносится разухабистый джаз: Нортон вслушивается и кивает. Распорядок дня Уорпл остаётся неизменным; убийце точно известно, что около пятнадцати минут назад она врубила на полную музыку и забралась в ванну. Она пробудет там ещё около сорока минут, и этого хватит для подготовки.
Эш находит бумажник Уорпл, достаёт оттуда кредитку и направляется на кухню. Затачивает угол пластиковой карточки на точильном камне, затем правит на точилке с вращающимися колёсиками - из тех, которые часто рекламируют во всяких "Магазинах на диване". "Радость домохозяйки, быстрая заточка ножей без малейших усилий! За несколько секунд превратит вашу кредитку в смертельное оружие! Позвоните нам прямо сейчас, и получите быструю и безболезненную смерть в подарок!"
Закончив заточку, Эш споласкивает инструменты и убирает их на место. Потом пробегается по телефонам, снимает жучки, ссыпая их в карман. А затем поднимается наверх. Дверь в ванную, конечно же, не заперта. Это тоже часть пятничного ритуала Долорес Уорпл, часть определённой последовательности деталей, которые убьют её сегодня.
Эш проникает в ванную комнату, особо не таясь. Музыка орёт так громко, что заглушила бы и топот стаи бегемотов, вздумайся им прогуляться по дому. А затем прислоняется к косяку и молча смотрит на сорокапятилетнюю женщину, с закрытыми глазами лежащую в ванне. На женщину, которая в течение пяти лет сводила на нет все его попытки прикрыть организацию законным путём.
А затем он змеёй проскальзывает вперёд и зажимает женщине рот, удерживая её в ванне и препятствуя попыткам вырваться.
- Если ты не будешь орать, - произносит он ей на ухо, - мы, возможно, сможем договориться. Ты поняла меня?
Женщина отчаянно кивает.
- Вот и славно, - улыбается Эш. И убирает руку от её рта. Она тут же принимается тараторить.
- Кто вы? Что вам нужно?.. Я.. я скажу, где лежат деньги, украшения... - увидев в руке Нортона карточку, она цепляется и за это. - Пин-код? Вам нужен пин-код?..
- Мне нужна Долорес Уорпл, - Эш резко прерывает её словоизлияние. - Долорес Уорпл, федеральный прокурор округа Лос-Анджелес, заступившая на эту должность в 1998 году и покинувшая её семь лет назад.
Женщина бледнеет; её кудахчущий тон сменяется на серьёзный.
- Вам... нужна какая-то информация?
- Мне нужно, чтоб ты вспомнила. - Эш достаёт из кармана первую из принесённых фотографий. На снимке изображён мужчина средних лет с абсолютно затравленным, потухшим взглядом. - Назови имя.
Федеральный прокурор округа Лос-Анджелес отвела глаза.
- Вы должны знать, что я вела сотни дел, и...
Эш отвешивает ей оплеуху такой силы, что её голова ударяется о край ванной со звуком, напоминающим звон колокола.
- Имя.
- Сти... Стивен Брукс. Осуждён на сто двадцать лет пребывания в федеральной тюрьме за похищения детей.
- Отлично, - скалится Нортон в совершенно нечеловеческой ухмылке. - Кто должен был сесть вместо него?
- Я не понимаю...
- Кто? - рявкает Нортон, заглушая музыку. Женщина начинает плакать, давится слезами.
- Там... было замешано много людей... Они убьют меня, если я...
- Они там, - философски отмечает Эш, махнув рукой куда-то за спину. - А я здесь.
Когда Уорпл снова начинает говорить, Нортону приходится изрядно напрягать слух, чтобы услышать её слова за всхлипами и грохотом музыки.
- Майкл Маккинзи. Уолтер Андерсон. Джонатан Харрис...
Нортон кивает. Все эти имена есть в его списке.
- И что стало со Стивеном Бруксом? - как бы между прочим интересуется он.
- Он... его убили в тюрьме.
Эш кивает и достаёт следующую фотографию. На этот раз Уорпл отвечает быстро.
- Это Джек Робинсон. Осуждён на смертную казнь за убийство троих детей и собственной дочери.
- Я помогу, - перебивает Эш, потихоньку теряя терпение. - Казнён в июле 2004 года посредством смертельной инъекции. Свидетели со стороны защиты были запуганы, со стороны обвинения - подкуплены. Ловко было сделано, мне стоило больших трудов отследить транзакции.
На свет появляется ещё одно фото. Эш продолжает:
- Семейная пара, Ольга и Эдуард Уокеры. Похищения и серия убийств, ей - пятьдесят лет заключения, ему - смертная казнь. Казнь состоялась в ноябре 1999 года, Ольгу нашли в камере со вскрытыми венами на следующий день. А это, - следующий снимок, - Мигель Перес. Получил три пожизненных срока за серию изнасилований, убит в тюрьме. Это Винсент Коллинз, смертная казнь в сентябре 2001 года, похищения, изнасилования, торговля детьми. Был большой резонанс - у него, как-никак, осталось трое детей. Гарри Брукс, восемьдесят лет заключения, похищения, торговля наркотиками, убийство. Повесился в камере спустя месяц после вынесения приговора...
Снимки один за другим летят на пол. Сидящая в ванне женщина становится всё бледнее и бледнее, пока окончательно не сравнивается цветом лица с ослепительной белизной ванны. Наконец, остаётся единственное фото.
- Кристофер Лонг, - сглотнув, произносит Нортон. Слова почему-то даются с трудом. - Осуждён за похищение, изнасилование и убийство пятнадцатилетнего Александра Яворски. Убит сокамерниками в декабре 2000 года. Результаты экспертизы были подделаны, помнишь?
Наступает тишина. Минута, другая, третья... Страх в глазах Долорес Уорпл постепенно уступает место узнаванию - и изумлению.
- О боже, - шепчет она. За грохотом музыки Эш не разбирает слов, но понимает слова по движению губ. - О боже. Лонг... Яворски...
- Привет с того света, Долорес, - усмехается Нортон. И кивает на рассыпанные по полу фотографии. - Я пришёл проводить тебя к ним.
Шприц с эторфином вонзается ей в шею до того, как она успевает закричать.
Засучив рукава, Эш спускает воду, смывает со стенок ванны пенные хлопья и снова возвращает затычку на место. Затем спускается в кухню, достаёт из ящика стола скотч и прочный пластиковый шпагат. Мысленно хвалит хозяйку за предусмотрительность и возвращается в ванную комнату.
Когда Уорпл приходит в себя, она обнаруживает, что висит вниз головой над собственной ванной, напоминая прилепившуюся к листу куколку какого-то чудовищного насекомого. Её рот заклеен скотчем, голова почти касается дна ванны, а обмотанные шпагатом ноги прикреплены к держателю для душа. Перед глазами она видит надписи, сделанные несмываемым красным маркером на противоположной стенке ванны. "ЛГУНЬЯ", затем "УБИЙЦА". Надписи нанесены вверх ногами, так что она свободно может их прочитать.
- Четырнадцать человек, Уорпл, - слышит она холодный голос откуда-то сбоку. - Четырнадцать невиновных. Четырнадцать смертей и более двух миллионов долларов на твоих счетах. Пора платить.
Эш включает воду. Ванна постепенно начинает заполняться. А затем он обматывается полиэтиленовой шторой душа, чтоб не забрызгать одежду, достаёт кредитную карту и заточенным углом аккуратно вскрывает женщине сонную артерию. Вода в ванной окрашивается багряным, и последнее, что видит перед смертью Долорес Уорпл, - собственный приговор, скрывающийся в кровавой воде.
Она не успевает заметить на зеркале ещё одну надпись. "Помни о пекаре", - написано там.
Когда голова женщины полностью оказывается под багровой водой, Нортон аккуратно кладёт кредитку на угол ванны, выключает кран и начинает было собирать рассыпанные по полу фотографии, когда сквозь завывания Лу Армстронга внезапно пробивается нервная трель дверного звонка.
"Что за чёрт? Сегодня к ней никто не должен был притащиться! Её муж приедет только завтра, к десяти!"
Эша будто подбрасывает невидимая пружина. Распрямившись, он суёт фотографии в нагрудный карман рубашки и вылетает в коридор. Возле парадной двери слышится звон ключей и чей-то квохчущий голос. Видимо, соседка забрела забрать какую-то забытую вещь. Выбивая по лестнице дробь, убийца спускается к задней двери, отпирает её и выходит к той же калитке, через которую проник в дом. Басти по-прежнему дрыхнет, и Эш умудряется кое-как нацепить на него ошейник с датчиком. А затем скрывается в темноте.
И до последнего момента не подозревает о том, что его мобильник умудрился выскользнуть из кармана джинсов и так и остался лежать в ванной комнате Долорес Уорпл, бывшего федерального прокурора округа Лос-Анджелес.

Едва добравшись до дома, Эш обваливается в глубокий и тревожный сон: видимо, сумасшедшее напряжение последних дней всё-таки даёт о себе знать. Ему снятся какие-то муторные неприятные сновидения, ещё не переходящие в кошмары, но уже вплотную с ними граничащие: зарёванная мордашка Элизабет, зовущей маму; шаги, голоса и грубый смех за дверью тёмного вонючего подвала; окровавленные мыски дорогих туфель из коричневой кожи - он очень хорошо их запомнил, пока они превращали его лицо в кровавую кашу. Образы давно ушедшего прошлого смешиваются, переплетаются, сливаются в чёрно-багровый водоворот, который постепенно затягивает сознание Эша на дно  - туда, где прячутся настоящие кошмары.
Он снова оказывается в ванной комнате Долорес Уорпл. Ванна уже полна крови, но на этот раз над ней подвешен мужчина. Лицо и плечи полностью скрыты в кровавой жиже, однако Эш точно знает, кто перед ним. Знает... и замирает, охваченный ужасом при виде дела рук своих.
- Я не мог... - бормочет он, оправдываясь то ли перед самим собой, то ли перед сценаристом этой жуткой сцены. - Я не мог...
Будто бы в опровержение его слов незримая рука выдёргивает из ванны затычку, и кровь стремительно всасывается в сливное отверстие, открывая лицо убитого. Голова почти отделена от тела и держится лишь на нескольких лоскутках мышц; Эш отшатывается к стене и рвёт себе голосовые связки, исторгая беззвучный крик, беспомощный и бесполезный вопль отрицания.
Если бы этот крик действительно звучал, он способен был бы разбудить мёртвых. Может быть, поэтому Брайан Макбет поворачивает голову и смотрит Эшу в глаза тусклым взглядом мертвеца.
- Ты допустил ошибку.
Голос детектива так же безжизнен, как и его взгляд. Эш зажимает уши руками и зажмуривается, но проклятое слово продолжает пульсировать в висках, стучаться изнутри о черепную коробку: "Ошибка... ошибка... совершил ошибку."
В причудливую канву сновидческого бреда вплетается ещё одна абсурдная идея: Эш понимает, что покойники не могут шевелиться и говорить, а значит, ещё есть шанс успеть всё исправить. Он срывается к двери, чтобы вызвать "скорую", но дверь ванной комнаты заперта снаружи, замок не поддаётся.
- Ты мог бы позвонить с мобильника, - всё тем же безжизненным тоном предлагает детектив. Эш хлопает себя по карманам, не обнаруживает телефона и внезапно приходит в ярость.
- У меня нет с собой мобильника, - орёт он. - У меня нет с собой чёртова мобильника, и мне никогда, слышишь, НИКОГДА не снятся кошмары!..
Взяв короткий разбег, Эш с размаху высаживает дверь плечом...
И оказывается в собственной постели, в комке беспорядочно сбитой простыни. За окном ещё темно; он тянется за мобильным телефоном, чтоб взглянуть на время... и не обнаруживает его на привычном месте. Шлейф дурного сна протягивается вдоль позвоночника неприятным холодком. Мобильник не обнаруживается ни в джинсах, ни под подушкой, ни в нагрудном кармане рубашки. И вот тогда осознание накрывает его с головой. Он в ярости переворачивает постель, хлопает ящиками стола, опрокидывает кресло... Бесполезно - проклятого аппарата нет нигде. И, что самое поганое, Эш догадывается, где он может быть. И прекрасно помнит последний набранный номер.
Встав аккурат посередине созданного за считанные секунды бардака, Нортон смиряет панику, так сильно сжав кулаки, что на ладонях отпечатываются следы ногтей. Телефон остался в доме Уорпл, Эш в этом уверен. Как и в том, что не мог выронить его на лестнице или в холле - звук удара телефона о паркет он бы заметил. Следовательно, аппарат остался лежать в ванной - там, где на полу был постелен пушистый белый коврик.
Запустив ноутбук, Эш бросает взгляд на часы в углу экрана. Четыре часа утра. Ещё можно успеть всё исправить.
Дальнейшие его действия отточены до доли секунды и предельно выверены, как будто он делал это уже сотни раз. На самом деле, схему действий при экстренных случаях ему ещё ни разу не приходилось пускать в ход, но в его голове давно уже построены все нужные алгоритмы.
Театральная краска-спрей для волос оттенка "бежевый блонд". Какой-то в меру вонючий парфюм, чтоб скрыть запах после окрашивания. Воск для укладки, в должном количестве придающий волосам такой вид, будто их не мыли с месяц. Силиконовые подкладки под щёки, меняющие овал лица. Карие контактные линзы. Нелепейшей формы очки-хамелеоны, акцентирующие внимание на себе, а не на чертах внешности. Рубашка с коротким рукавом и уродливый ядовито-бирюзовый галстук, опять же, отвлекающий на себя внимание. Ботинки на пару размеров больше со специальными вставками. Тридцать минут, всего несколько деталей, и Эш Нортон пропадает в неизвестном направлении, уступая место нелепому ботанику, очевидной лабораторной крысе.
Лабораторную крысу зовут Николас Келли, и работает он специалистом по анализу брызг крови в лабораториях Лос-Анджелесского Полицейского Департамента. Так, по крайней мере, написано на его жетоне, за который Эш Нортон  своё время выложил немаленькую сумму - это подделка довольно высокого качества.
В небольшой кейс отправляются пипетки, слайды для образцов крови, распылитель с люминолом и ещё несколько единиц разнообразной бутафории. Эш выбрал амплуа эксперта-криминалиста именно потому, что на месте преступления представители этой профессии органичны и незаметны, как личинки на тухлом мясе. Они приходят, делают своё дело и уходят, и вряд ли даже у самого одарённого копа может возникнуть мысль о том, что в шкуре лабораторной крысы на место преступления способен проникнуть сам преступник. Впрочем, вряд ли и у кого-то из преступников возникала подобная безумная идея...
Наконец, Эш заканчивает приготовления и смотрит на часы. Полшестого утра; остаётся лишь гадать о том, выехала ли уже в дом Уорпл полиция. При идеальном раскладе событий ему следовало бы оказаться на месте раньше федералов, но позже местных копов; тогда он быстро забрал бы телефон и убрался восвояси.
Впрочем, строить предположения было бессмысленно, нужно было для начала выяснить обстановку на месте событий. Эш вихрем пролетел по лестнице, выскочил из дома и отправился ловить машину, мысленно благодаря всех богов за то, что Город Ангелов никогда не спит.
Через час он оказывается на месте.
Приподняв жёлтую ленту с надписью "Police line: do not cross", Эш здоровается с патрульными и небрежно демонстрирует удостоверение. Внешне он совершенно небрежен, расслаблен и спокоен, тогда как в голове у него беснуется Сатана вместе со всем адским войском. Нить самоконтроля натянута так, что вот-вот оборвётся; он держит себя в руках из последних сил.
Походка.
Мимика.
Жесты.
- Говорят, у вас тут кровавая баня, - подмигивает Эш патрульным копам, натягивая перчатки. Ещё один плюс выбранного амплуа: криминалист в перчатках никого не удивит. - Федералы, небось, уже слетелись как коршуны.
- А то, - небрежно отвечает один из полицейских. - Двое или трое там уже пасутся. Ещё немного, и этот психопат будет их головной болью, а не нашей.
- И то к лучшему, - соглашается Нортон, внутренне кипя от негодования. - Ладно, ребят, пойду работать, пока там всё не изгадили.
Эш заходит в дом, спрашивает дорогу и поднимается на второй этаж, где толпится чёртова туча народу, которой до него совершенно нет дела. Заходит в ванную комнату, изображает какую-то негативную эмоцию. Это даётся легко: воспоминания о кошмарном сне ещё свежи в памяти. Затем он раскрывает чемоданчик и принимается изображать бурную деятельность: соскабливает подсохшие капли, измеряет расстояние между брызгами, уже зная, что всё напрасно: на полу валяется пара резиновых перчаток, кто-то здесь уже побывал. Между делом Эш ворчит на путающегося под ногами коронера; тот убирается в коридор. Разбрызгав люминол, Нортон выключает свет и лезет под ванну, подсвечивая себе ультрафиолетовой лампой.
И, конечно же, ничего не находит. "Дзыннннь!" - звенит в голове лопнувшая струна.
Для вида Нортон копошится в ванной ещё с пятнадцать минут - осматривает пол, делает фотографии, командует коронерам, чтоб те сняли и упаковали шторку душа. Затем выходит, собрав инструменты, и преднамеренно делает самую безрассудную, самую идиотскую вещь из всех, что когда-либо совершал в своей жизни.
Жесты. Хлопки по карманам.
Мимика. Удивление, сосредоточенность, лёгкое раздражение.
Голос. Недоумение, вежливость, просьба.
Обращается он к коронерам.
- Ребят, я где-то тут, кажись, выронил мобильник - никто не видел?
Следующее, что он видит, - это глаза детектива Макбета. И этот взгляд говорит о том, что жить Нортону осталось недолго.

Чудовищное облегчение обрушивается на Эша всем своим слоновьим весом, снежной лавиной погребает под собой все мысли и переживания. Его несёт, закручивает в снежный ком, и он мысленно уносится прочь отсюда - ему больше нечего делать здесь. Теперь они оба в безопасности; тот, кто сидит наверху, определённо не собирается заканчивать их историю подобным идиотским образом, и Нортон ему за это крайне признателен.
Впрочем, выражение лица детектива Макбета быстро выдёргивает Эша из его благостных раздумий. Детектив зол, как десять тысяч дьяволов, и Эш, всё ещё обуреваемый эйфорией, не сразу понимает, из-за чего. А когда до него доходит...
Когда до Эша наконец доходит, ему сперва хочется в голос заржать, а затем - немедленно напиться.
"Ну конечно... Зная о его сомнениях, я мог бы предположить, какая именно мысль первой придёт ему в голову. Разумеется, он решил, что я собрался убрать его с дороги. Святое дерьмо, идиот, какой же идиот..."
Последнее в большей степени относилось к самому Нортону, чем к детективу. Эш смотрел ему в глаза и уже практически чувствовал, как шестнадцать патронов табельного "Глока" превращают его внутренности в решето. Впрочем, нет - не шестнадцать. Семнадцать. Делать предупредительный выстрел в воздух тут явно никто не будет.
"Ну же, соображай, Брайни," - Эш думает так напряжённо, что кажется, будто его мысли звенят, как струны гитары. - "Соображай. Я здесь. Вокруг меня копы и федералы. Я пришёл и подставился, идиотски подставился, залез в осиное гнездо - для чего? Уж явно не для того, чтобы ты в бешенстве сдал меня федералам. Я пришёл исправить ошибку, пойми. Иначе мне незачем здесь находиться".
Все эти лихорадочные метания и раздумья занимают не более нескольких секунд. Затем Нортон берёт себя в руки и снова ухватывает ниточки управления собственным поведением. Мозг моментально подсовывает программу действий в подобной ситуации: облегчение (это просто), радость (уже сложнее), благодарность и смущение (высший пилотаж). С Нортона сейчас можно писать академическое пособие по изображению типичных эмоциональных реакций. Подарочный экземпляр, с иллюстрациями и в суперобложке.
- А вы, детектив, тоже, кажись, из наших краёв? - Эш намеренно усиливает в своей речи техасский акцент, думая только об одном - как бы его не выдал случайно дрогнувший голос. - Видали, как "Рейнджеры" уделали детройтских "Тигров" на прошлой неделе, а? Славная была заварушка. Я всегда говорил, что старик Вашингтон знает своё дело...
На этом месте следовало прервать болтовню, спохватиться и изобразить лёгкую суету относительно возможного опоздания. Эш-Николас дёрнулся и хлопнул себя по лбу:
- Тьфу ж ты, совсем с вами тут заболтался. А отчёты сами себя не напишут. Хорошо хоть, что вы нашли мой телефон - вот что значит намётанный глаз сыщика, ха. Давайте я его заберу.
Эш протягивает руку и мысленно чертыхается. Голос не подвёл, не выдали ни мимика, ни жесты... а вот протянутая рука дрогнула.
"Соображай, Брайни, ну же."

С точно таким же успехом можно было послюнявить пальцы и пощупать оголённый провод, находящийся под напряжением в две-три сотни киловольт. Эш берёт протянутый мобильник, и сквозь него будто бы пропускают неимоверной силы электрический разряд, так его потряхивает в этот момент. Колоссальное напряжение, державшее его последние полчаса, ослабевает. Но, впрочем, не уходит совсем.
- Спа-асибо, детектив. - скалится Нортон в совершенно искренней улыбке, нарочито растягивая слова всё на тот же техасский манер. - С меня пончики. И, пожалуй, я действительно очень тороплюсь. К вечеру постараюсь сбацать вам отчёт  в лучшем виде. Удачи!
И Николас Келли, фальшивый криминалист с фальшивым лицом и чужим именем, потрусил вниз по лестнице - прочь, прочь из этого осиного гнезда, прочь от опасности. Прочь, пока ни до кого не дошло, что никакого Николаса Келли в Лос-Анджелесском Полицейском Департаменте не было и быть не могло.
- Быстро вы, - лениво замечает один из копов, с которыми Эш разговаривал возле заграждения. Нортон беспечно отмахивается:
- Там ерунда. Всё просто, как дважды два, я видал и посерьёзней.
- Ясное дело, - отзывается второй патрульный. - Мы все видали. Но он-таки отморозок, а?
- Ещё бы, - соглашается Эш. - Побегу, а то отчёты сами не напишутся. И, кроме того, - он заговорщицки подмигивает полицейским, - разведка мне донесла, что тут неподалёку есть отменная кондитерская. Пока начальство занято, не мешало бы и подкрепиться, а?
Сделав ручкой своим новым знакомым, Нортон ныряет за ограждающую линию, приподняв "волчатник", и стремительным шагом уносится прочь от дома Долорес Уорпл, в сторону, совершенно противоположную вышеупомянутой кондитерской.
По пути ему попадается питьевой фонтанчик, и Эш, убедившись, что никого поблизости нет, незамедлительно принимается счищать с себя осточертевшую шкуру криминалиста Келли - снимает очки, вытаскивает контактные линзы, достаёт силиконовые накладки из-за щёк. Смывает с волос светлую краску, чувствуя, как струйки ледяной воды затекают за шиворот... От маскировочного барахла неплохо было бы избавиться, но велик шанс, что на нём остались либо отпечатки пальцев, либо образцы ДНК, так что ему придётся тащить весь этот хлам до дома.
Впрочем, сейчас это его заботит в последнюю очередь.
Промокнув до нитки и снова превратившись в Эша Нортона, он садится прямо на землю, облокачивается на основание фонтанчика спиной... и зависает, глядя в никуда.

Добравшись до дома, Эш первым делом рассредоточил "маскировочный набор" по квартире - так, чтобы при обыске эти предметы не сразу связали бы воедино. Поддельное удостоверение сперва отправилось в тайник , за двойную стенку маленького сейфа, но, как следует поразмыслив, Эш решил всё-таки от него избавиться. Кто-то из копов, бывших в доме Уорпл, мог запомнить неизвестно откуда взявшегося Николаса Келли, и как только возникли бы вопросы, этого парня наверняка объявили бы в розыск. Так что удостоверение послужило топливом для небольшого костра, разведённого в пепельнице. Распахнув окна, Эш с тоской наблюдал, как несколько тысяч долларов превращаются в вонючий обугленный комок...
Впрочем, зацикливаться на этой невесёлой ноте он не стал. Следовало задуматься о положении дел. Точнее, одного-единственного дела. Того самого, папки с материалами которого уже не помещались на рабочем столе детектива Макбета. Эша крайне не устраивал тот факт, что в ситуацию вмешались федералы: это означало, во-первых, вмешательство посторонних в их с детективом взаимоотношения, и без того предельно странные. А во-вторых, могло послужить источником утечки информации. Гораздо более серьёзной, чем потерянный телефон.
На стороне организации играли многие высокопоставленные личности, от градоначальников до федеральных прокуроров. Но самыми опасными из них были, по мнению Эша, замешанные в деле агенты ФБР. Они имели прямой доступ к колоссальному объёму информации, а теперь ещё и необходимые полномочия для того. чтобы эту информацию использовать в полной мере. Это несло угрозу не только для Нортона, но ещё и для детектива. Если люди, причастные к организации, узнают о том, что Брайан Макбет копает под организацию - а Эш был уверен, что рано или поздно он начнёт это делать, - то детектив рисковал лишиться не только должности, но и некоторых частей тела.
На фоне всех этих размышлений Нортоном овладела смутная тревога: он принялся в деталях восстанавливать картину, увиденную в доме Уорпл. Дама, беседовавшая с детективом на момент появления Эша, определённо являлась федеральным агентом - об этом говорили и строгий костюм, и манера держаться, и отношение окружающих. Никто из копов не подошёл к ней с вопросом, тогда как Макбета и прочих дёргали каждые пять минут. Возникал закономерный вопрос: как много успела выведать эта дамочка у взбешённого мнимой подставой детектива? Ясно было одно: если ФБР заинтересовалось делом "убийцы детектива Макбета", то рано или поздно оно заинтересуется и тем, кто это дело ведёт. И тогда попадание информации к нежелательным лицам станет лишь вопросом времени.
В тревожных раздумьях, уничтожении улик и поседневной суете прошёл остаток дня. Эш оторвался от очередной статьи и взглянул на часы. Время близилось к полуночи.
"Для обычного звонка рановато, но будем считать, что меня мучает раскаяние."
Выудив из ящика стола чудом спасённый телефон, Эш набрал номер детектива. Гудки показались ему отвратительно тревожными, неправильными... Тревога только усилилась, когда он перезвонил второй раз, и третий, и шестой... Трубку никто не брал.
Шестерёнки завертелись в его голове с убийственной скоростью.
"Что он мог наговорить сегодня этой размалёванной идиотке из Бюро? Да что угодно, он был зол, очень зол. Если она напрямую связана с организацией, они наверняка уже знают о нём всё. И вполне возможно, что они решили действовать незамедлительно..."
Эш сорвался с места и заметался по комнате, как обезумевший торнадо. Чёрная одежда - на улице темно,  следует быть как можно более незаметным. Несколько шприцов с эторфином, нож... Огнестрельного оружия он принципиально дома не хранил, и теперь пожалел об этом. Но времени на сожаления не было, следовало обойтись подручными средствами.
Уже стоя на пороге квартиры, Эш набрал номер детектива в последний раз. Никто не ответил.
Через час с небольшим он был возле дома Брайана Макбета. Свет в квартире детектива не горел, видны были лишь разноцветные всполохи от экрана телевизора. Наверняка включен громче обычного - заглушит все подозрительные звуки...
Эш задумался. Вламываться практически безоружным в квартиру, где с большой долей вероятности находятся вооружённые люди, было верхом глупости. Следовало поступить иначе.
После недолгих раздумий Эш поднялся в подъезд дома напротив, занял удобную наблюдательную позицию и набрал 911.
- Полиция?.. - заговорил он, имитируя предельную взволнованность в голосе. - Здесь стрельба, несколько вооружённых людей... Кто-то кричит, похоже, кого-то ранили! Нужны медики, пожалуйста, приезжайте, пока они никого не убили!.. Да, да, их несколько человек - трое, может быть четверо... Адрес? Да, конечно...
И он продиктовал адрес. Благо, давно уже знал его наизусть.

Они, чёрт подери, прислали группу штурмовиков. Эш прождал одиннадцать с половиной минут, одиннадцать грёбаных минут, показашихся ему вечностью. Но они прислали группу штурмовиков, и сейчас его утешало одно: кто бы ни пришёл за детективом Макбетом, сейчас им явно приходилось несладко.
За все те полчаса, что спецназовцы  провели в квартире детектива, Эш успел в ярчайших красках представить и передумать все самые ужасные картины - от расчленённых трупов до людей с начисто содранной кожей. Если точнее, не людей, а одного-единственного человека. Нортон до боли в глазах всматривался в плохо освещённую площадку перед подъездом кондоминиума, где стояли машины копов и "скорой помощи". Ждал, когда выведут задержанных... или вынесут тело. Или и то, и другое.
После первых десяти минут ожидания он успел окончательно похоронить детектива и принялся перебирать в памяти имена знакомых, через которых можно было достать тяжёлую бронетехнику или, на худой конец, гранатомёт.
По истечению пятнадцати минут решил остановиться на нервно-паралитическом газе.
А на исходе получаса вся эта затея с маски-шоу начала казаться ему... чрезмерно радикальной, что ли. Шум привлёк внимание соседей - в окнах зажёгся свет и то тут, то там мелькали любопытные физиономии мирных обывателей, в одночасье превратившихся в массовку малобюджетного боевика. Когда спецназовцы высыпались из подъезда, задорно матерясь и возмущённо размахивая руками, местные жители поприлипали к окнам ещё интенсивнее... а Эш немного успокоился - ни трупов, ни задержанных преступников он не увидел.
А потом его охватила совершенно нечеловеческая злость. С трудом удерживаясь от соблазна покинуть свой наблюдательный пост и сию секунду навалять одному непонятно каким местом думающему детективу, Эш ждал, пока представители силовых структур очистят двор к чёртовой матери. И, как только машины SWAT и скорой скрылись из виду, он вылетел во двор и помчался в подъезд дома напротив. Если бы на него  таком виде наткнулся полицейский, ему точно было бы не избежать ареста - он нёсся с лицом перебравшего амфетаминов маньяка-убийцы, у которого только что задавили любимую собачку.
Первым, кого увидел Нортон, взлетев на четвёртый этаж подобно спятившему торнадо, был детектив Макбет собственной персоной. Ковыряясь в дверном проёме, тот громко и воодушевлённо поминал чью-то мать. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чью именно.
Только неимоверное облегчение при виде живого и относительно здорового детектива помешало Эшу с разбегу заехать тому по физиономии. Вместо этого он рявкнул:
- И какого чёрта...
Договорить Нортон уже не успел.

Нельзя сказать, что Эш ожидал особенно тёплого приёма с распитием виски и разговорами по душам. Но к стыковке кулака детектива с собственной челюстью он тоже как-то не успел подготовиться. Равно как и к тому, что впавший в берсеркоподобное состояние Макбет попытается спустить их обоих с лестницы. Намерение это детективу, слава богу, осуществить не удалось, а вот знакомство челюсти Эша с хуком детектива состоялось вполне успешно и, надо заметить. весьма болезненно... Причём ещё и несколько раз подряд. Нортон, слегка сбитый с толку неожиданностью атаки, не успел ни уклониться, ни ударить в ответ, и более-менее осознал происходящее уже тогда, когда его подняли с пола за шиворот и встряхнули, будто нашкодившего котёнка, попутно вопя о том, что кто-то там совсем охренел. Нортон, посовещавшись с остатками здравого смысла, нашёл это утверждение ошибочным, а позу несколько унизительной. Дёрнушись так, что с воротника рубашки отскочило несколько пуговиц, он прохрипел:
- Сам ты... охренел...
А затем извернулся и со всей дури саданул детективу в колено каблуком ботинка.
Остатки здравого смысла выдвинули ещё две занятных теории: первую - о том, что следует, пожалуй, лишить соседей удовольствия наблюдать за всем этим беспределом, и вторую - о том, что продолжение банкета на лестничной клетке четвёртого этажа вполне способно привести к чреватому серьёзными травмами падению с большой высоты. Поэтому, вывернувшись из хватки Макбета и потеряв по дороге ещё несколько пуговиц, Нортон двинул детективу под дых и впихнул его в дверной проём... ну, то есть, в то, что было когда-то дверным проёмом. Манёвр оказался не то чтобы особо удачным: поскользнувшись на валяющейся на полу отвёртке, Эш не только уронил детектива, но и сам с грохотом рухнул на пол. А затем оглушительно и весьма нецензурно взвыл, поскольку в задницу ему впилась здоровая и крайне острая щепка  - фрагмент предмета, некогда бывшего, видимо, дверным косяком.
И вот где-то на этом моменте здравый смысл отключился.

Эш отвлекается буквально на секунду, чтобы выдернуть из задницы занозу, но в этот самый момент другая заноза, габаритами чуть побольше и характером чуть несговорчивее, умудряется лягнуть его в бедро перед тем, как предпринять попытку встать. Эш отбрасывает успешно извлечённый кусок косяка в сторону и умудряется подставить пытающемуся занять вертикальное положение детективу подножку, попутно выслушивая гневную тираду о своих лучших качествах и о бардаке, наведённом доблестными спецназовцами в обиталище Макбета. Для подножки ему приходится завалиться на бок, и тут покусанное плечо напоминает о себе весьма недобрым образом. Надо заметить, что Эш вообще не оцифровал момент, когда его погрызли, и теперь этот прискорбный факт крайне его возмущает. Напрочь игнорируя гневные вопли детектива, Нортон меланхолично замечает:
- Ах, ты ещё и кусаешься. Der schurke.
А затем встаёт на четвереньки, со спринтерской скоростью подползает к детективу и от души заезжает тому по физиономии, злорадствуя в глубине души на тему того, как детектив Макбет будет завтра объяснять коллегам свою новоприобретённую радужную расцветку.
А потом Нортон быстро оглядывается по сторонам, оценивает причинённый квартире детектива ущерб... И всё безумное, сумасшедшее напряжение последних двадцати четырёх часов резко отступает. Эш только сейчас понимает, в каком он был состоянии всё это время, и собственная параноидальная обеспокоенность состоянием жизни и здоровья Макбета кажется ему настолько нелепой и абсурдной, что переплёвывает её по степени идиотизма только идея заказать ему на дом спецназ.
И когда космический идиотизм ситуации предстаёт перед Эшем во всей красе, тому ничего не остаётся, кроме как обвалиться на пол и в голос захохотать.

Макбет доносит до Нортона мысль о том, что тот - придурок, и уползает на кухню. А Эш, где-то в глубине души согласный с этим утверждением, продолжает валяться среди обломков двери и ржать, как сумасшедший. Не то чтобы он вообще считал себя безоговорочно вменяемым, но сейчас это просто какая-то безумная эйфория: ему давно не было так легко и хорошо. Ситуация с телефоном разрешилась вполне благополучно, с Макбетом, не считая разнесённой квартиры и разбитого носа, всё было в порядке, да и вообще вся эта сумасшедшая история казалась совершенно неестественной. Как старые чёрно-белые комедии.
Впрочем, во всей этой зоне победившего сюрреализма был один вполне материальный элемент: щепки, обломки и валяющиеся на полу болты, которые при малейшем движении ощутимо впивались в спину. Наконец-то проржавшись и утерев выступившие слёзы, Эш заворочался и всё-таки привёл себя в сравнительно вертикальное положение. Выглядел он так, как будто его обмакнули в ведро и как следует протёрли им полы... Что, впрочем, было недалеко от истины.
Эш стряхнул с себя мелкую древесную пыль и отправился приводить себя в порядок. Ванную комнату он нашёл быстро: дверь в неё держалась только на одной петле. Видимо, доблестные спецназовцы решили, что вооружённые террористы всем скопом отправились принимать душ, и собрались застать преступников врасплох.
Аккуратно сняв дверь с единственной петли, Эш прислонил её к стене коридора и громко спросил в сторону кухни в своей обычной полувопросительной-полуутвеждающей манере:
- Ты ведь не возражаешь, если я воспользуюсь твоей ванной?
И побрёл отчищаться, не дожидаясь ответа.