Дождь с короткими перерывами шёл со вчерашнего дня. Это было отвратительно: шуршание капель за окном вгоняло в сон и совершеннейшим образом мешало сосредоточиться на делах. Хотелось разложить диван, соорудить одеяльный кокон и продрыхнуть пару суток, до тех пор, пока разверзшиеся хляби небесные не соизволят схлопнуться обратно. А ещё... ещё хотелось курить. И, разумеется, согласно закону Мёрфи, в доме не было не то что сигарет, но и завалящего бычка.
В конце концов тяга к самодеструктивизму всё-таки победила лень. Когда дождь в очередной раз прекратился, Эш оторвал задницу от дивана и  нехотя понёс её в супермаркет, за сигаретами. Однако сегодня был явно не его день: комок грязи с обочины вдруг молниеносно телепортировался на тротуар, заставив Эша выматериться и театрально рухнуть на одно колено. Надо заметить, что он ни черта не успел понять, что произошло.
- Что это, блядь, такое было? - грозно вопросил Нортон у мироздания. Мироздание промолчало; а вот тот самый комок грязи, послуживвший причиной его падения, подкатился поближе и приглушённо пискнул.
Эш решил, что пора завязывать с кофе, с сигаретами, и с алкоголем. Недосыпание, убийства и долгую работу за компьютером он включил в тот же список, когда откуда-то из середины округлой грязевой кляксы на него уставилась пара круглых блестящих глаз.
- Ты кто? - слегка осипшим голосом спросил Эш у миниатюрного земляного элементаля.
- Тяв! - ответил элементаль. Эш вздохнул, поднимаясь и отряхивая джинсы:
- Ясно. Сукин сын, значит...
Сукин сын, между тем, решил, что у него завёлся новый друг. Проводив Эша до супермаркета и потерпев категорическую неудачу в попытках пробраться внутрь, он самоотверженно дождался его возле дверей, а потом заскакал рядом, всячески путаясь под ногами, мельтеша и отчаянно брызгаясь. Так они шествовали до самого подъезда, что само по себе было довольно странно - обычно собаки Нортона не любили. Но это предположительно лохматое безобразие было, видимо, слишком мало, чтобы учуять в человеке нечеловеческое.
- И что мне с тобой делать? - спросил Эш, садясь на корточки. Щенок ничего не ответил, только присел, мотая хвостом, - видимо, решил, что это какая-то новая игра. - Я не могу взять тебя домой. Меня и дома-то в ближайшую неделю не будет. И вообще, у меня нет на тебя времени.
Эш склонил голову, задумчиво глядя на пса, а тот вдруг в точности повторил его движение, заставив расхохотаться в голос. Делать было нечего: обречённо вздохнув и сграбастав в охапку оказавшийся на удивление лёгким комок, Нортон потащил его домой, бормоча:
- Кажется, я знаю, куда мы тебя денем...
Водные процедуры щенок перенёс достойно, если не считать попыток слопать мыло и финального отряхивания, в процессе которого он как следует окатил и Эша. А вот с феном дела обстояли намного хуже: видимо, щенок счёл его страшным неведомым зверем, и дал дёру по квартире, жалобно вопя, как только на него подула первая струя горячего воздуха. Эшу стоило немалых трудов отловить беглеца и замотать в полотенце, чтобы исключить дальнейшие попытки к бегству. Так его сушить и пришлось - выматывая из полотенца все собачьи части по очереди. Вскоре по дому вместо чёрно-коричневой грязевой сосульки скакало вполне себе рыжее мохнатое существо почти идеальной шарообразной формы.
Быстро переодевшись и зашвырнув в стиральную машину обляпанные грязью джинсы, Эш накинул куртку, затолкал рыжий шар за пазуху и вышел из дома.
Разумеется, ровно через пять минут пошёл дождь. И лил, не переставая, всё время, пока Нортон и его копошащаяся ноша добирались по тому самому адресу, который Эш, по идее, должен был забыть.
- Брай нас убьёт, - доложил Эш щенку, вывалившись из автобуса. - Впрочем, тебе-то, может, и повезёт: ты пушистый и вызываешь умиление. А вот меня он точно убьёт. Я у него ничего, кроме раздражения, не вызываю. Так исторически сложилось.
Щенок завозился и пискнул, как показалось Эшу, слегка укоризненно. А затем рванулся изо всех сил, вывалился из куртки и припустил что было мочи. Разумеется, Нортону ничего не оставалось, кроме как припомнить всех родных мамы этого пса до десятого колена и поскакать за ним. По лужам. По газонам, в грязи и под проливным дождём...
К тому моменту, как Эш изловил беглеца, тот снова превратился из чего-то, отдалённо напоминающего собаку, во что-то, отдалённо напоминающее какашку.
- Ты решил уравнять наши шансы? - пыхтя, осведомился Эш, выглядевший, надо заметить, ничуть не лучше. Пёс согласно пискнул.
Такими они и предстали перед Брайаном, когда открылась дверь, - мокрыми насквозь, грязными, как черти, и жутко довольными друг другом.
В конце концов, не каждый же день можно позволять себе удовольствие поскакать по лужам.
Ну, если у вас нет собаки, конечно.

О да, эти двое, безусловно, представляют собой крайне живописную композицию - Эш, мокрый и растрёпанный сверху и грязный по пояс снизу, и радостно вываливший язык комок шерсти, одновременно мокрый и грязный со всех имеющихся сторон. Нортон ощущает себя носителем какого-то страшного вируса, когда боком протискивается в квартиру, стараясь ни в коем случае не оставить нигде грязный отпечаток собственной задницы. И под сканирующим взглядом Брайана ему становится как-то... немного не по себе. Но он достаточно быстро берёт себя в руки и рапортует:
- Я трезв, я не работаю на ферме, а ЭТО... - держа щенка на весу, Эш на некоторое время задумывается, затем поворачивает его, осматривая со всех сторон, а потом выдаёт вердикт: - Это сукин сын. И со мной случился именно он.
Когда Эш поудобнее перехватывает отчаянно трепыхающееся существо и поднимает глаза на детектива, ему вдруг начинает казаться, что вся эта авантюра обречена на провал. Он пожимает плечами и принимается тараторить:
- Вообще-то после того, как я его постирал, он был немного больше похож на собаку, но по дороге попытался удрать, едва не выскочил под машину, а потом какой-то придурок на внедорожнике окатил меня с ног до головы, и его, собственно, тоже, и... И вот.
Эш разводит руками, и вот этот жест оказывается вопиющей ошибкой: щенок хотя и маленький, и легко умещается в ладони, но вот вертлявости ему не занимать. И едва только почувствовав, что держащая его хватка ослаблена, этот мелкий шебутной засранец умудряется вывернуться из руки и совершенно не по-собачьи приземлиться на все четыре лапы.
Разумеется, очутившись на полу, он и не думает сидеть спокойно. И его главной целью, оказывается, естественно, Брайан. Сперва он со скоростью небольшого тайфуна принимается нарезать вокруг детектива круги, прокладывая на полу идеально круглую дорожку из отпечатков грязных щенячьих лап. А затем, когда ему, видимо, надоедает носиться по кругу, он начинает скакать подобно резиновому мячику, украшая всё теми же живописными грязевыми отпечатками уже самого Брайана.
Эшу только и оставалось, что прислонить ладонь к лицу и взирать сквозь пальцы на всё это вопиющее безобразие. И пытаться сдержать смех - потому что ну очень уж забавно выглядела эта отчаянно молотящая хвостом грязевая сосулька.
- Кха... кажется, ты ему понравился, - умудряется выдавить он, изо всех сил пытаясь замаскировать смех под кашель.
Получается, по всей видимости, не очень хорошо.

Эш, проявив грандиозное самообладание и выдающуюся силу воли, всё-таки умудряется подавить стремление расхохотаться. И с совершенно серьёзным лицом принимается излагать заранее подготовленные аргументы.
- Во-первых, - говорит он с видом профессора, читающего лекцию по квантовой механике, - учитывая тот факт, что за последний месяц тебя чёрт знает сколько раз пытались убить, тебе просто жизненно необходим сканер сетчатки или дактилоскопический идентификатор. Но поскольку тебя вряд ли удастся убедить их поставить, то на первое время сгодится и сторожевой пёс. А этот.. сукин сын через несколько месяцев грозит вырасти во внушительную такую псину.
Глядя на то, с каким очевидным упоением "внушительная псина" мусолит штанину Брайана, Эш снова ощущает распирающий его смех. И пока все попытки аргументации не потерпели сокрушительный провал, продолжает, вдохнув поглубже:
- Во-вторых, наличие собаки, оно... дисциплинирует. И раз уж ты категорически против того, чтоб я к тебе переезжал, то пусть хотя бы вот эта мелочь поспособствует тому, чтоб ты окончательно не свихнулся, сидя на работе допоздна. Потому что рано или поздно она тебя доконает. Не собака, я имею в виду. Работа.
А потом беготня трогательного маленького чудовища по паркету наконец-то заканчивается, и Эш, улыбаясь, качает головой, глядя на уютно угнездившегося на руках Брайана щенка:
- Вот ведь засранец...
Причём совершенно непонятно, к кому именно из них двоих эта реплика относится.
Эш оглядывает эту идиллистическую картину и каким-то шестым чувством понимает, что сражение, в общем-то, выиграно, так толком и не начавшись. И только сейчас замечает некоторые специфические детали во внешнем облике потерпевшей поражение стороны. А именно - покрасневший нос, слезящиеся глаза и прочие очевидные симптомы простуды.
- Так, - резюмирует он, моментально составляя план действий, - Ну, раз уж вы, как я вижу, нашли общий язык, я пойду, пожалуй... забегу в зоомагазин там, миски, поводок, что там ему еще надо? Намордник... Хотя нет. Намордник, пожалуй, рано.
Поспешно произведя тактическое отступление к двери, Эш уже с площадки вопит:
- Будешь его мыть, держи мыло подальше - сожрёт!..
А потом снова выныривает на улицу, под проливной дождь.
В поисках аптеки он блуждает добрых двадцать минут, и оказыается она, конечно, всего в пяти минутах ходьбы от дома Брайана. Оттуда Эш утаскивает внушительный пакет различных противопростудных средств, по недолгом размышлении решив, что если уж не новоиспечённому собачьему родителю, то ему самому они после всей этой беготни под дождём точно понадобятся.
С зоомагазином дела обстоят проще: он обнаруживается в ближайшем супермаркете. Девушка-консультант после посвящения в проблему тут же нагружает Эша горой разнообразного собачьего оборудования, включающего сухой корм, глистогонные капли, антиблошиный шампунь и пищащие резиновые мячики. С превеликим трудом отбившись от настойчивых рекомендаций купить ошейник со стразами и прямо на месте выгравировать на табличке имя питомца, Нортон наконец-то спасается бегством, волоча с собой груду пакетов и думая о том, что, может быть, стоит оставить их под дверью, позвонить и тихонько смыться.
Но, разумеется, никуда он в итоге не смывается - стоит и покорно ожидает своей дальнейшей участи.

Пока Эш топчется на пороге, с него успевает натечь небольшая грязноватая лужа. Но повторного приглашения он всё-таки решает не ждать, и боком затаскивает пакеты в прихожую, снова прилагая максимальные усилия к тому, чтобы не угваздать всё вокруг.
- Вообще-то я не могу его забрать. Всю следующую неделю меня не будет в городе. - говорит Нортон, наконец-то пристроив добычу на пол и остервенело возясь с ботинками. Промокшие, подсохшие, а затем снова изрядно промокшие шнурки стянулись в некое подобие морских узлов, и развязывать их приходится долго, основательно, с матерщиной и крайней сосредоточенностью. Когда он, наконец справляется с проклятыми узлами, ему остаётся только открыть входную дверь, высунуться на лестницу и, воровато оглядевшись, вылить скопившуюся в обуви воду, добавив к имеющейся луже ещё два маленьких озерца. Закончив эту небольшую диверсию и захлопнув дверь, Эш разворачивается... и, конечно, натыкается на Брайана. Приходится форсировать события.
- Значит, так, - быстро тараторит Нортон, нагибаясь за пакетом, извлекая содержимое и методично впихивая его в руки новому владельцу по мере извлечения. - Это миски, это ошейник с поводком, это... кажется, от блох. Или от глистов, чёрт его знает. Корм вон там, в отдельном пакете, сухой и консервы, на упаковке написано, сколько раз в день его давать.
Выпрямившись, Эш наконец поднимает глаза на Брайана... и не может сдержать улыбки: очень уж забавно тот смотрится - с суровейшим выражением лица, грудой собачьего имущества в руках, увенчанной параноидально-оранжевым мячиком, и с хлопьями мыльной пены на щеке. Эш, совершенно не задумываясь, протягивает руку и смахивает пену; а в следующий миг почему-то ужасно смущается и бормочет:
- Кажется, не только пёс наелся мыла в процессе.
На его счастье, неразобранным остаётся ещё один спасительный пакет, и Эш ныряет туда практически с головой, бессмысленно шурша и перебирая упаковки лекарств. Но потом необходимость действий всё-таки задвигает это странное иррациональное смущение на задний план, и распрямляется он решительным, деловым и предельно собранным.
- Как давно ты в последний раз мерил температуру? - вопрошает он тоном, не терпящим возражений. - И какие лекарства принимаешь... если принимаешь?
Разумеется, пациент начнёт сопротивляться, тут даже гадать не нужно, но Эш настроен крайне решительно и попытки сопротивления заранее готовится пресекать в корне.
В конце концов, насильственное причинение добра всегда удавалось ему особенно хорошо.

- Я-то в порядке. - скалится Эш, поднимая с пола упавшую игрушку и возвращая её на вершину пирамиды. - А вот ты уточку уронил.
Откуда, кстати, взялась эта самая уточка, Нортон не имел решительно никакого понятия: он точно помнил, что среди собачьих покупок её не было, в овощном отделе супермаркета он вряд ли мог бы её зацепить, а уж в аптеке и подавно. Паранойя тотчас же дала о себе знать: в голове заметались абсурдные мысли о бомбах, подслушивающих устройствах и тому подобной дряни. Осторожно взяв утку в руки, Эш внимательнейшим образом осмотрел её со всех сторон, осторожно надавил на резиновые бока, дёрнув щекой от тихого "кря". Потряс, заглянул в отверстие на нижней стороне, моргнул недоумевающе... И расхохотался, как сумасшедший, осознав себя в качестве законченного невротика, попавшего в сумасшедшую фантасмагорию. Невротика, который в данный конкретный момент сосредоточенно заглядывает в жопу жёлтой резиновой утки.
- Да-а, - выдавливает Эш, наконец-то проржавшись и смахнув выступившие слёзы. - Пожалуй, я действительно свихнулся.
Ну а как ещё можно обозначить эту ситуацию? Серийный убийца, находящийся в розыске в четырёх штатах, на совести которого более полутора десятков совершённых с особой жестокостью убийств, притаскивается к детективу, который некогда вёл его дело, с целью всучить ему случайно подобранного на улице щенка и попутно избавить от простуды. Да такое никакому торчку не привидится в самой упоротой из наркотических галлюцинаций.
Впрочем, к этому давно следовало бы привыкнуть. Пора смириться с тем, что существование напоминает какую-то придурошную логическую инверсию: творится странное, совмещается несовместимое и регулярно происходят вещи, вероятность которых составляет приблизительно один к миллиону. Это и есть жизнь в самом правильном из её проявлений - такая, где попытки анализа и расчёта актуальны только для отслеживания биржевых котировок. Остаётся только принять происходящее и... жить дальше. Или, точнее, жить снова.
Освободившись от груды пёсьего имущества, Эш топчется в коридоре, чтоб не оставлять мокрых грязных следов по всему дому, да и - чего греха таить - всерьёз обдумывая возможность сбежать. Но вариант с бегством отметается сам собой, как только Брайан принимается возмущаться из гостиной. Пациент, как и ожидалось, оказывается несговорчивым, и тяга к насильственному причинению пользы берёт верх над стремлением поскорее смыться.
- Не знаю, с кем я там сговорился, - вопит Эш в сторону гостиной, - но я чертовски рад, что в этом сражении у меня есть союзники. И можешь не трындеть насчёт температуры: её видно.
Поймав полотенце, одежду и категорический посыл в душ, Эш сперва озадачивается, но затем решает, что раз уже это позволит ему задержаться и таки напичкать детектива всякой целебной дрянью, то сопротивляться не стоит. Да и отмокнуть под горячей водой, в сущности не помешает: такое ощущение, будто под этим проклятущим ливнем промёрзли даже кишки. И скорее уже для порядка Нортон нудит нарочито тоскливым голосом:
- Дя-аденька, а может, я домой пойду?..
Но, тем не менее, покорно плетётся в сторону ванной, где отмытая до блеска щенячья морда встречает его радостным тявканьем и едва не вываливается из раковины в порыве энтузиазма.

Странное заявление детектива повергает Эша в совершеннейший ступор. В такие моменты он думает, что неплохо было бы быть птицей: спрятал себе голову под крыло, и делай вид, будто спишь, или там, блох выклёвываешь, к примеру. Потому что то, что говорит Брайан, ist falsch, это неправильно, неверно. Никому не могут, не должны нравиться странности, включающие в себя привычку втыкать в людей острые металлические предметы... Если только речь не идёт о пирсинге, конечно.
Наверное, стоило свести бы всё в шутку, скептически проехаться по поводу обычных маньяков и своих собственных странностей, посмеяться и благополучно забыть. Но Эш только бубнит что-то совсем уж односложное и невнятное себе под нос, и этим ограничивается. Он всё ещё в состоянии лёгкой прострации, и совершенно не может уложить в голове, как так получилось - что единственный человек, видевший его истинную сущность, не испытывает по отношению к увиденному ни отвращения, ни страха.
Возможно, именно из-за этого своего непонимания на реплику, касающуюся Эммы, Эш реагирует чуть более бурно, чем надо бы.
- Бред какой-то. - ворчит он, хмуря брови. - Что в этом вообще может нравиться?
Это вопрос скорее риторический, поскольку он сам вполне способен на него ответить, более того - он мог бы порассказать об этом многое, очень многое. Но его ответы - это привет из Зазеркалья, отголоски той стороны событий, о которой даже самые одарённые судмедэксперты имеют лишь самое отдалённое представление. И потому Эш категорически не понимает, что может понравиться человеку в многочисленных ножевых ранениях, если только в деле не замешана сильная личная неприязнь к пострадавшему.
Вполне возможно, конечно, что Брайан просто преувеличивает. Но Эш всё равно ставит в уме галочку: проверить его напарницу повнимательнее.
Получив инструкции относительно мыла и прочего душевого барахла, Нортон кивает, провожает взглядом Брайана, уносящего с собой в полотенце бултыхающийся и пищащий комок, и забирается в душ. Спина ещё помнит прикосновение горячей ладони: жар чувствовался даже сквозь промокшую ткань рубашки, и это определённо температура, но с этим ещё будет время разобраться, главное сейчас самому избавиться от угрозы простуды, а то хороши они будут, оба по уши в соплях и антибиотиках...
Горячая вода успокаивает и расслабляет; Эш почти до упора выворачивает кран, рискуя свариться заживо, и ванная заполняется клубами пара. Про данное некогда обещание не испытывать нервы Брайана пением в душе он, разумеется, сразу же забывает, и принимается мурчать вполголоса:
- Es wird genug für alle sein, wir trinken zusammen, nicht allein...
Но где-то на втором куплете всё-таки затыкается, решив, что слышимость в доме должна быть хорошей, и соседи могут неправильно отреагировать на тот факт, что жилец снизу распевает в душе нацистские гимны.
Проплескавшись около четверти часа, Эш всё-таки выползает на сушу. Полотенце приходится искать практически наощупь: из-за пара видимость в ванной комнате снижена почти до нуля. Футболка и штаны находятся значительно быстрее: Эш долго и странно смотрит на выданный комплект, а потом зачем-то подносит сложенную футболку к лицу и осторожно вдыхает запах. Пахнет стиральным порошком и ещё чем-то, неуловимо... правильным.
Он понятия не имеет, зачем  это сделал. И предпочитает не думать об этом вовсе.
Штаны, естественно, оказываются коротки, и приходится их подвернуть. Развесив на краю ванной собственную одежду и осторожно протерев запотевшее зеркало углом полотенца, Эш фыркает: со взъерошенными мокрыми волосами он кажется себе каким-то... неуместно домашним, и несомненно, хулигански подвёрнутые штаны только добавляют абсурдности его виду.
Впрочем, это неважно - следует идти разведывать обстановку, и он вываливается из ванной вместе с клубами пара. И вопит в сторону гостиной:
- Тебя там ещё не съели?

В ответ на оклик откуда-то из недр квартиры тут же доносится весьма... категоричный чих, и Эш движется на звук - в гостиную. Брайан обнаруживается восседающим на диване, а новоприобретённый питомец - у него на коленях. Оба выглядят ужасно сонными и уютными, и прекрасно нашедшими общий язык. По крайней мере, ни лужиц на ковре, ни дыр в обивке дивана не наблюдается. Хотя относительно к дивану эти новости скорее огорчают, чем радуют: глубоко в душе Эш всё-таки лелеет смутную надежду на то, что проеденная обивка рано или поздно сподобит Брайана вынести это громоздкое стерильно-белое чудовище на помойку. Остаётся только уповать на то, что всё ещё только впереди, а пока, глядя на то, как сосредоточенно щенок мусолит палец детектива, Эш расплывается в улыбке и сообщает:
- Похоже, он решил, что ты его мамочка.
Пёс, среагировав на голос, поднимает на него по-младенчески бессмысленные блестящие глазёнки и принимается радостно выколачивать из Брая пыль крохотным хвостом. Он уже успел обсохнуть, и теперь совсем похож на собаку. Очень симпатичную маленькую собаку, которая через некоторое время обещает вырасти во что-то достаточно масштабное, хоть, судя по всему, и беспородное. Что, впрочем, лично Эша только радует: у дворняг значительно лучше наследственность, и как следствие, зачастую больше мозгов, чем у многих чистокровных породистых соплеменников.
Итак, щенок был в полном порядке, диван, ковёр и прочее окружающее пространство тоже... а вот сам владелец всего этого безобразия выглядел не очень. Эш нахмурился: блестящие глаза и нездоровый румянец явно выдавали температуру, причём высокую. Следовало что-то с этим сделать, и чем быстрее, тем лучше.
- Значит, так. - протянул Нортон тоном, не терпящим возражений. - Всех излечит, исцелит добрый доктор Менгеле. Мне нужны градусник, грелка, плед и перечисление всего, что ты принимал за последние шесть часов.
Скрестив руки на груди, Эш морально приготовился к сопротивлению. В конце концов, аптека была рядом, а клизма испокон веков являлась достаточно убедительным аргументом...

Эш широко улыбается, глядя на презабавно пыхтящий комок шерсти, и опускается на корточки рядом с диваном. Мордочка щенка и его лицо оказываются примерно на одном уровне; и когда Нортон склоняет голову набок, вопрошая:
- Ну и кто я по-твоему, а, рыжий? - щенок, уморительно всхрюкнув, снова в точности копирует его движение и даже, кажется, выражение лица, заставляя рассмеяться в голос. Профыркавшись, Эш поднимает взгляд на Брая и с деланной задумчивостью рассуждает: - Ну, точно не скажу, но наверняка близкий родственник. Если не папаша, то как минимум старший брат.
И смотрит на детектива с совершенно серьёзным лицом и смеющимися глазами - глазами, в которых выплясывают черти.
- Ты уже придумал ему имя?
Старый трюк, уловка, которой годы. Задумайся об имени-названии-прозвище, позволь втянуть себя в размышления, столь, казалось бы, косвенно касающиеся судьбы безымянного объекта, - и ты окажешься связан с ним намного плотнее, чем задумывал изначально; намного плотнее, чем, возможно, сам того хотел бы. И это неизменно работает: даже сам факт присутствия Эша здесь и сейчас является тому доказательством, несмотря на то, что Брайан об этой уловке тоже знает. Nomen est omen; но вряд ли тот проныра-журналист, из-под пера которого впервые вышло прозвище, присвоившее одного человека другому, задумывался над тем, к чему всё это приведёт в итоге.
Не то общая расслабленность после горячего душа, не то близость двоих удручающе сонных существ, одно из которых ещё и пышет жаром из-за температуры, навевают на Нортона ужасающую сонливость: не успев и глазом моргнуть, он вдруг обнаруживает себя зевающим во всю пасть и размышляющим о том, что неплохо было бы сейчас по-собачьи растянуться вот на этом самом пушистом ковре и вздремнуть часок-другой. Мысли эти он поспешно от себя отгоняет, и с нарочито грозным видом, только прибавляющим ему комичности, принимается ворчать в ответ на реплику Брайана:
- По-твоему, я недостаточно грозен? - и поднимается с пола, бурча: - Ничего, вот сейчас я вооружусь градусником, и посмотрим, что к чему.
Следующие несколько минут он курсирует по квартире, собирая распечатанные упаковки лекарств, инструкции от них, и безуспешно пытаясь отыскать градусник. В итоге он его всё-таки находит, и притащив добычу в гостиную, вываливает всё на диван рядом с пациентом. И начинает сосредоточенно изучать инструкции, пытаясь сопоставить количество отсутствующих таблеток с графиком приёма.

- Вот не надо напраслины, - возмущается Эш, старательно пряча улыбку. - Исчадием ада здесь могу считаться только я. А этот, - кивает он на щенка, - ещё не дорос.
Юный Цербер, между тем, изо всех сил пытается оправдать присвоенное ему звание страшного монстра, сосредоточенно пытаясь отжевать руку своего новоиспечённого родителя. А Нортон, глядя на всё это безобразие, задумчиво качает головой, размышляя о том, что этому смешному рыжему малышу крайне повезло: в аду он побывать не успел. Тот, кто возвращается оттуда, неспособен так слепо доверять чужакам, так легко принимать заботу и ласку. Прошедший через ад навсегда остаётся проклятым: за ним неотступно следует тень его прошлого, и в любом движении он будет способен разглядеть лишь угрозу, любое касание для него покажется попыткой причинить боль.
Находясь на волне всех этих невесёлых раздумий, Эш вздрагивает от неожиданности, ощутив прикосновение к волосам, и поднимает на Брайана совершенно изумлённый взгляд, в котором спустя долю секунды появляется лёгкий оттенок вины - потому что нормальные люди не дёргаются так из-за безобидных шуток, не стремятся отыскать в этих шутках какой-то глубинный смысл... Да хотя бы потому, чёрт возьми, что нормальные люди - не он, потому что он - уж точно ненормальный, и потому что он, повинуясь какому-то странному импульсу, едва было не тянется за растрепавшей волосы рукой, когда первоначальное изумление проходит.
- Как ты сказал? - озадаченно переспрашивает Нортон, мотнув головой и осмыслив то, что ему только что сказали. - Эш?.. По-моему, ты его с кем-то перепутал, тебе не кажется?
Однако маленькая рыжая бестия, кажется, совершенно никаких возражений по поводу новообретённой клички не имеет. И Эшу, глядя на то, как щенок машет в воздухе всеми четырьмя лапами и восторженно слюнявит хохочущего Брайана, ничего не остаётся, кроме как расхохотаться тоже.
- Чёрт с вами, - выдавливает он сквозь смех. - Пусть будет Эш. Эш-младший.
И снова смеётся, глядя на то, как Эш-младший скачет по ковру, зажав в пасти натужно покрякивающую резиновую утку.
От своей возни с лекарствами он отрывается только тогда, когда у него прямо из-под носа ловко уводят упаковку очередной растворимой пакости. И хмурится озадаченно, услышав и верно истолковав незаданный вопрос. Он мог бы сейчас озвучить сотню причин, и все они на самом деле имели бы место быть; только вот главную из них он нипочём не назвал бы - просто потому, что не смог бы облечь её в слова. Но оставить это всё так просто он тоже не может, и потому, приподняв брови, сообщает с предельно серьёзным видом:
- У меня целая куча причин пичкать тебя таблетками. Первая - этот твой жуткий кашель, вторая - сопли, и третья - температура.
"Да и, в конце концов, я не могу тебя так оставить просто потому, что ты - это ты."
И эта его мысль, пожалуй, наиболее близка к истине.

Эш даже глазом не успевает морнуть, когда градусник выхватывают у него из рук. И, разумеется, немедленно начинает протестовать, но все его протесты немедленно заглушает собачий лай: "сукин сын" умудрился загнать облюбованную игрушку под диван и теперь искренне скорбел по этому поводу. И кто бы мог подумать, что голосовые связки такого маленького существа способны исторгать столь громкие звуки...
- А ну-ка немедленно прекрати шуметь. - строго обращается Эш к истошно вопящему тёзке. Тот на удивление послушно затыкается, плюхается на задницу, вытянув коротенькие задние лапы, и вываливает из пасти язык. И с лёгким недоумением принимается наблюдать за тем, как Нортон в совершенно неприличной позе принимается ползать перед диваном, пытаясь разглядеть, куда же завалилась злосчастная игрушка. В итоге ему приходится полностью распластаться на полу, и спустя пять минут проклятий, сражений с пылевыми монстрами и сосредоточенного кряхтения он всё-таки вылавливает беглянку. И протягивает её восторженно молотящему хвостом собачьему детёнышу.
- А на дядю Байни ты не обижайся, - принимается втолковывать Эш щенку, почёсывая того за ухом. - Это всё потому, что дядя Байни болеет, обычно он не такой ворчливый. Но сейчас мы его напичкаем какой-нибудь животворной пакостью, и всё пройдёт, верно?
Пёс, выслушав эту воодушевлённую тираду и согласно пискнув, принимается жевать босую пятку сидящего на полу Эша. Это ужасно щекотно, Эш фыркает, морщится, отодвигает ногу, но мелочь настолько поглощена своим занятием, что недовольство владельца пятки её никоим образом не волнует.
- Ты ж, наверно, жрать хочешь... - наконец осеняет Эша. Он косится на Брайана и докладывает щенку: - Сейчас мы пойдём тебя кормить, а дядя Байни измерит наконец эту чёртову температуру. Пока дядя Эш не смотался за транквилизаторами и ушным термометром для младенцев.
Отцепив щенка от ноги, Эш поднимается с пола, выкапывает в сваленной на диване груде собачьего барахла две миски и направляется на кухню, попутно зацепив из пакета в коридоре банку собачьего корма. Пёс, радостно взбрыкивая задом, несётся за ним следом и принимается путаться под ногами, суетиться и всячески мешать.
- Du bist kleine Arsch! - бурчит Нортон, в очередной раз едва не рухнув на пол и чудом не вывалив на себя собачьи консервы. - Если ты не прекратишь буянить, твоя еда окажется не в тебе, а на тебе.
Однако щенок прекращает барагозить только тогда, когда в его поле зрения оказывается наполненная едой миска. Содержимое миски в мгновение ока переправляется в недры пёсьего организма под аккомпанемент радостного пыхтения, причмокивания и чавканья. Эш ставит рядом миску с водой и с отеческой гордостью принимается наблюдать за тем, как раздуваются тощие щенячьи бока.
На то, чтобы полностью ассимилировать выданную порцию корма, у Эша-младшего уходит немногим более минуты, по истечении которой он отваливается от миски и принимается икать с совершенно осоловелым видом.
- Мда. - хихикает Нортон, глядя на это нелепое создание. - Кажется, с порцией я немного переборщил.
Но когда Эш возвращается в гостиную, щенок самоотверженно следует за ним, переваливаясь из стороны в сторону, как маленький мохнатый шар, и натужно пыхтя.

Зайдя в комнату, Эш сразу же отмечает исчезнувшую с дивана кучку лекарств и абсолютно невинный вид Брайана, который разве что в потолок не насвистывает, изо всех сил стараясь продемонстрировать свою непричастность к пропаже медикаментов. Разумеется, не надо быть провидцем, чтоб понять, что температуру тот мерить даже не думал; и Нортону остаётся только страдальчески закатить глаза и набрать побольше воздуха, готовясь произнести обличающе-увещевающую речь... Только вот он не успевает: следом вкатывается щенок, и Брайан, верно оценив степень наполненности животного едой, принимается вопить так, что это самое обожравшееся животное даже икать перестаёт от изумления. Обменявшись с Эшем-младшим недоумевающими взглядами, Нортон садится на пол, прямо перед детективом, подпирает подбородок руками и молча выслушивает гневную тираду, сохраняя абсолютно невозмутимое лицо. Только брови вскидывает изумлённо, когда Брай интересуется, не голоден ли он. Впрочем, этот отвлекающий манёвр виден, как на ладони, и Эшу остаётся только покачать головой, в которой так и не укладываются причины того, что этот невозможный человек так яростно отбрыкивается от проявления заботы. Тот факт, что само это проявление заботы несколько абсурдно, неуместно, и так далее, Эш благополучно опускает:  в конце концов, пора было бы уже и привыкнуть.
- Во-первых, - рапортует Эш, дождавшись, пока Брайан выговорится, - я положил ему ровно столько, сколько полагается. А он сожрал всё за несколько секунд, так что сам виноват: нечего быть такой жадиной.
"Жадина", тем временем отчаянно пытающаяся забраться на диван, перестаёт шкрябать обивку, плюхается на попу и возмущённо вякает, когда Эш, улыбаясь, легонько теребит её за кончик хвоста.
- Во вторых, - говорит он, наблюдая за возобновившимися попытками щенка покорить недосягаемые высоты, - если это было завуалированное приглашение посетить твой холодильник, я премного благодарен, но как-нибудь в другой раз, ладно?
А потом он наконец-то отводит взгляд от щенка и смотрит на Брайана - снизу вверх, большими серьёзными глазами, слегка приподняв брови и подпустив во взгляд лёгкий оттенок непроницаемой грусти. И добавляет:
- И в третьих... Я за тебя беспокоюсь, так что просто измерь температуру. Пожалуйста.

К риторическим вопросам наподобие только что прозвучавшего Эш уже успел привыкнуть. И смириться с тем, что он охренел, идиот, поехал крышей, и что там ещё выдавал в его адрес Брайан в моменты, когда Нортон в очередной раз умудрялся пошатнуть его душевное равновесие. Так что теперь Эш даже не пытается ни протестовать, ни вообще как-либо отвечать. Просто неопределённо качает головой - жест, который, в сущности, может означать что угодно. И смеётся в ответ на продолжение гневной тирады про собачий рацион:
- Сходство? По-твоему, я тоже похож на шар... с хвостом? И с лапами? Окей, пожалуй, стоит перестать закусывать пиво собачьими галетами. А жаль, они отлично идут под светлый лагер.
Шар с хвостом, натужно пыхтя, по-прежнему пытается не то вскочить на диван, не то проковырять в обивке дыру. И оставляет свои попытки только после того, как Эш принимается легонько трепать его по спине: рука тут же оказывается атакована не только набором крохотных, но уже довольно острых зубёшек, но и всеми четырьмя лапами - мелочь заваливается на спину, подставляя округлое пузо. Эш с наигранной строгостью ворчит, пытаясь освободить руку, и когда ему это наконец удаётся, отвлекает буйное мохнатое дитё от зверств, подсунув ему жёлтую утку.
- Просто он привык к голодной жизни, - задумчиво говорит он, глядя на то, как лениво собачий детёныш мусолит игрушку. - И успел твёрдо усвоить: если что-то можно съесть, его нужно съесть. Должно пройти некоторое время, прежде чем он привыкнет.
Довольно быстро устав барахтаться, Эш-младший плюхается рядом со своей полноразмерной копией и, видимо, присоединяется к психологической атаке на Брайана. По крайней мере, Эш не совсем понимает, к кому тот обращается, требуя перестать так смотреть. Впрочем, это уже и неважно: атака всё-таки оказывается действенной, и когда Брай озвучивает температуру, Нортон впадает в состояние, отдалённо напоминающее лёгкую панику.
- Тридцать девять и два, да? - бормочет он. А в следующую секунду его будто бы сдувает с пола, и он принимается перемещаться по квартире со скоростью, напоминающей небольшой такой тайфун - безошибочно находя рассованные Брайаном по заначкам коробочки лекарств, проглядывая инструкции и бормоча недовольно:
- Не то... тоже не то... ерунда... и это.
В результате инспекцию проходят только две упаковки, в которые Эш лихорадочно вцепляется обеими руками, наконец-то перестав носиться.
- Уксус или спирт, - задумчиво говорит он. - Но что-то мне подсказывает, что ты будешь против.
Более того, что-то подсказывает ему, что это в принципе не совсем нормально - обваливаться как снег на голову и приниматься причинять добро с бесцеремонностью прущего на баррикады танка. Но голос разума достаточно быстро затыкается, точнее, Эш затыкает его, обращаясь к уже имеющемуся опыту: с этим невозможным человеком у него никогда не выходило останавливаться на полумерах, и он, сам того не осознавая, стремился без остатка отдавать всё, на что, как оказалось, был способен.
Потому сейчас он гонит сиюминутное замешательство прочь и выкладывает таблетки на стол.
- Вот эту гадость нужно принимать каждые четыре часа, а вот это - трижды в день. И прохладный душ. Прямо сейчас.

- Ну не то чтобы я совсем уж господи, - бормочет Эш под нос, вертя так и эдак какую-то очередную инструкцию, - но такими темпами скоро научусь исцелять наложением рук.
А потом, подняв глаза на скривившегося детектива, пару секунд недоумевающе моргает... и складывается пополам в приступе хохота.
- Нет, стоп, ты... Ты это серьёзно, да? Ты серьёзно думаешь, что я питаюсь собачьим кормом?.. Вместо печенья с молоком на ночь? Логичнее было бы предположить некрещёных младенцев, или там печень убитых врагов, я не знаю...
Проржавшись, Нортон утирает выступившие слёзы и смотрит на Брайана, стараясь принять как можно более серьёзный вид.
- Я не ем младенцев. - говорит он. - И  собачий корм тоже не ем. Не ношу под одеждой костюм Бэтмена, не бегаю голышом по улицам, не ворую в супермаркетах, не сотрудничаю с русской мафией... На свете есть чёртова туча безумных вещей, которых я не делаю и делать не собираюсь. Моя психопатия строго целенаправленна.
По крайней мере, так было раньше, подумалось ему. Теперь изменилось многое: его безумие затянуло в себя ещё нескольких людей, автоматически подставляя их под возможный удар. И Брайан Макбет был одним из них.
Да, слишком многое теперь изменилось; изменился и сам Эш. Перемены страшили его; примерно так же ощущал бы себя робот-андроид, вдруг обнаруживший в себе способность чувствовать и открывший для себя такие вещи, как страх и боль.
Но помимо страха и боли было что-то ещё. Нечто иное, неизмеримо большее, чего Эш пока не понимал и чему затруднялся подобрать название. Это напоминало какую-то принципиально новую форму сумасшествия, которая затягивала его с головой, направляя поступки и мысли в русло, прямо противоположное строгой рациональности. Той самой рациональности, которой Нортон руководствовался последние шестнадцать лет, и которая теперь катилась ко всем чертям только потому, что один неугомонный детектив умудрился где-то подхватить простуду.
- Нужно сбить температуру, - терпеливо объясняет Эш. - Обтирания спиртом или уксусом для этого подходят лучше всего. Правда, вонять потом ты будешь как шашлычная. Или как заядлый алкоголик. Так что душ тоже подойдёт. - и усмехается добродушно в ответ на реплику про врача: - Должен же кто-то этим заниматься. А то ты так и будешь сидеть, жевать аспирин и ждать, пока всё пройдёт само. Я-то знаю: сам всегда так делал.

- Какой-нибудь филлипинский хилер мог бы поспорить, - пожимает плечами Нортон. - Но в целом ты прав: было время, когда приходилось жрать гадость и похлеще собачьего корма.
И выполнять тяжёлую и грязную работу, получая в качестве зарплаты объедки, тоже приходилось; и воровать в супермаркетах, и клянчить у прохожих мелочь, чтобы потом покупать раскисшие сэндвичи в аппаратах... Кажется, это было не полтора десятка лет, а целую вечность тому назад, - то смутное, полное тревог время, когда гонимый страхом шестнадцатилетний мальчишка пересекал страну с востока на запад, останавливая попутки. Эш до сих пор крайне смутно представлял, как ему вообще удалось выжить в тот период. До встречи с Максом он и понятия никакого не имел о бродяжничестве, и к уличной жизни был совершенно не приспособлен. Но те времена всё-таки вызывали у него исключительно светлые воспоминания, ибо символизировали собой окончание кошмара, тянувшегося долгие шесть месяцев.
Кошмара, который сделал его тем, кем он являлся теперь.
Эш выжил исключительно благодаря везению, удачному стечению обстоятельств - пусть и будет верхом цинизма считать удачным обстоятельством чью-то смерть. И ценой его спасения стал не только белый камень на кладбище Лон Маунтин - он отдал всё, больше, чем мог. Больше, чем у него было; и потому перенесённые им изменения были необратимы.
Потому он спокойно выдерживает долгий взгляд Брайана, прекрасно понимая недосказанную фразу. И коротко кивает в ответ:
- Да... лучше бы бегал.
В несколько коротких слов он снова вкладывает намного больше смысла, чем они могут вместить. Это фраза-извинение, фраза-оправдание, и сожаления в ней, пожалуй, более всего. Можно было бы долго говорить о том, что действительно, лучше бы ничего этого не было, лучше бы им было встретиться при других обстоятельствах или, может, и не встречаться вовсе; можно было бы попытаться объяснить каждый из своих поступков и рассказать историю каждой смерти, к которой он имел непосредственное отношение... Но здесь и сейчас им это не нужно: каждый из них для себя давно уже всё понял и давно всё решил.
Громкая щенячья икота отвлекает Нортона от его невесёлых раздумий. Щенок, удобно устроившийся на руках у детектива, кажется, засыпает; эта идиллистическая картина выглядит настолько мирно, что Эша и самого одолевает зевота. Отвернувшись, он прячет зевок и бурчит сонно:
- Я и не надеюсь. Так что топай в душ: он тоже должен сбить жар. Хоть мёрзнуть перестанешь. - подхватив одну из пачек лекарств, он разворачивается в сторону кухни. - А я пока заварю этой пакости.